Когда англичане-иммигранты, такие как его отец, осваивали новые земли, они стали создавать новый тип людей. Как постоянно подчеркивал Франклин в письмах к сыну, Америка не должна была воспроизводить жесткие управляющие иерархии Старого Света, аристократические структуры и феодальные общественные порядки, ценящие происхождение, а не личные достоинства. Ее сила должна была заключаться в возникновении людей среднего класса, экономных и трудолюбивых торговцев и ремесленников, которые отстаивали бы свои права и гордились своим статусом.

Как и многие из новых американцев, Франклин имел негативный опыт общения с властью, и именно по этой причине сбежал из бостонской типографии брата. Он не боялся элит, независимо от того, состояли ли они из граждан Пенсильвании или из членов палаты лордов. Он был дерзким в своих сочинениях и демонстрировал вызывающие манеры. И усвоил философские идеи новых мыслителей эпохи Просвещения, веривших, что свобода и толерантность — фундамент гражданского общества.

Долгое время он лелеял идею согласия, в соответствии с которой Британия и Америка могли бы процветать в расширившей свои пределы империи. Но чувствовал, что это возможно, только если Британия прекратит порабощать американцев посредством законов о торговле и налогов, устанавливаемых из-за океана. Как только стало ясно, что Британия не собирается отказываться от абсолютного подчинения своих колоний, единственным выходом для американцев оставалась борьба за независимость.

Кровавое сражение при Банкер-Хилл и сожжение Чарльстона, произошедшие в июне 1775 года, воспламенили ненависть, которую испытывали к Британии Франклин и его соратники-патриоты. Тем не менее большинство участников Континентального конгресса еще не так прочно встали на революционную дорогу. Многие легислатуры колоний, в том числе и в Пенсильвании, инструктировали своих делегатов противодействовать любым призывам к независимости. Предводителем лагеря осторожных был давний оппонент Франклина Джон Дикинсон, который по-прежнему отказывался устанавливать молниеотвод на своем доме.

Пятого июля Дикинсон провел через конгресс обращение к королю, получившее название Петиции оливковой ветви. Объясняя все беды вероломными происками «надоедливых» и «вводящих в заблуждение» министров, депутаты «умоляли» короля спасти Америку. Конгресс также принял декларацию, объяснявшую, почему необходимо взяться за оружие. В ней утверждалось: «Мы не имеем в виду распустить союз, который так долго и так успешно существовал между нами и который мы искренне хотим видеть обновленным».

Франклин, как и другие делегаты, согласился подписать Петицию оливковой ветви ради сохранения единства. Но в тот же день публично сделал свои собственные мятежнические заявления. Средство, которое он для этого выбрал, был довольно странным — письмо старому лондонскому другу и коллеге-печатнику Уильяму Страхану. Не обращаясь более к нему «дорогой Стрейни», он писал в приступе холодной и расчетливой ярости:

Что сделало это знаменитое письмо особенно примечательным, так это то, что Франклин позволил опубликовать и распространять его — но так и не отослал адресату. Вместо этого оно было использовано как ловкое средство демонстрации его чувств к американским собратьям. Двумя днями позднее Франклин написал Страхану другое, более мягкое письмо, которое и отправил в Лондон. «Слова и аргументы теперь бесполезны, — писал он скорее с сожалением, чем с гневом. — Все идет к разрыву». Он не отправил более гневную версию письма — и он не сохранил среди бумаг его более мягкую версию[356].

(Франклин перестал поддерживать тесные дружеские отношения со Страханом, который четырьмя годами ранее заявил: «Мы разные, но мы не расходимся во мнениях». В тот самый день, когда Франклин писал свое неотправленное письмо, Страхан писал ему из Лондона, сокрушаясь, что разгорающаяся война приведет в конце концов к «уничтожению целостности наиболее славной из когда-либо существовавших структур светского и религиозного правления». Они продолжали переписываться в 1775 году, причем Страхан просил Франклина вернуться в Англию «с предложениями компромисса». Франклин ответил в октябре предложением о том, чтобы Страхан «направил нам предложения справедливого мира, если вы выберете его, и никто не будет готов более, чем я, поддерживать их, так как я взял себе за правило не смешивать личные обиды с общественной деятельностью». Он подписал свое письмо так же, как Страхан свое: «Ваш преданный и покорный слуга». Год спустя, когда Франклин прибыл в Париж в качестве посланника Америки, он получил в подарок головку стилтонского сыра, которую Страхан прислал ему из Лондона[357].)

Седьмого июля Франклин написал еще двум близким английским друзьям. В послании к епископу Шипли он резко выступал против применявшейся англичанами тактики настраивания рабов и индейцев против колонистов, а затем извинялся за гневный тон своего письма. «Если спокойный и флегматичный от природы человек может настолько разгорячиться в позднем возрасте, способном остудить самые горячие чувства, то именно сейчас вы имеете такого человека, в настоящее время близкого к бешенству»[358].

В письме к Джозефу Пристли он жаловался, что Петиция оливковой ветви обречена. «Мы привезли очередную смиренную просьбу короне, чтобы дать Британии еще один шанс, еще одну возможность вернуть дружбу колоний. Исполнить ее, я полагаю, у британской короны не хватит разума, и поэтому делаю вывод, что она потеряла колонии навсегда». В письме к Пристли содержалось также краткое описание рабочего дня Франклина и разговор об экономии в американских колониях: